— 6 —
Мы говорили уже, что удачная практика Германа обратила на него внимание Вел. Кн. Михаила Павловича. Отдавая справедливую дань уважения познаниям и искусству Германа, Вел. Князь возымел мысль воспользоваться ими для подания помощи войскам, действовавшим в то время в Турции, в числе которых был и вверенный ему Гвардейский корпус. По докладу о том Государю, состоялось Высочайшее повеление: Военно-Медицинскому департаменту заключить с Германом контракт на год и командировать его в местечко Тульчин, где в то время находилось около 1000 человек больных, страдавших различного рода горячками, лихорадками, кровавым поносом и проч. Герману вменялось в обязанность употреблять свои собственные лекарства, а в вознаграждение назначалось 12 000 р. Заключенный с Германом 14 февраля 1828 г. контракт был следующего содержания:
1. Герман ставится в независимость от медицинского начальства, дабы мог вести свое лечение без всякого вмешательства. Больные, поручаемые Герману, не должны быть из числа тех, которые перед тем подвергались предварительному аллопатическому лечению, хотя он не уклоняется брать на свое попечение и таких больных, но в подобных случаях лечение будет не столь уже надежно.
2. Диета и все, что к ней в самом обширном смысле относится, зависит непосредственно от Германа, но он не берет на себя ответственности ни в счетоводстве, ни в управлении больницей.
3. В важных случаях он делает донесения прямо и непосредственно командиру Гвардейского корпуса.
4. Для помощи себе и для раздачи лекарств Герман изберет из числа врачей одного, а при большом количестве больных — несколько врачей, знакомых уже с гомеопатией.
5. Контракт имеет силу в течении одного года, считая с отъезда Германа в Тульчин. Если по истечении этого срока услуги Германа оказались бы еще необходимыми, то он согласен возобновить контракт на тех же условиях.
6. На принятые на себя Германом обязанности он, кроме прогонов и 1500 р. подъемных, получает: а) 12 000 р., уплата которых должна производиться каждые три месяца вперед; б) содержание, квартира и прислуга назначается наравне со штаб-лекарем или доктором медицины; в) выписанные им из Дрездена лекарства не должны быть вскрываемы в таможне; г) по истечении года Герман в течении 6-ти месяцев пользуется тем же жалованьем, т.е. по 300 руб. в месяц; д) в случае, если занятия увенчаются успехом и заслужат одобрение правительства, то он имеет право на получение соответствующей награды.
Нечего и говорить, что контракт этот, предоставлявший Герману независимое служебное положение и обеспеченность в материальном отношении, не мог нравиться служившим с ним врачам. Эти привилегии, предоставленные чужеземцу, возбуждали в некоторых из них чувства, в которых просвечивало что-то вроде зависти. Так, мы видим, что Зейдлиц, говоря о командировке Германа в Тульчин1, не один раз и с особенным усилием старается обратить внимание читателя на то обстоятельство, что Герману было назначено 12 000 руб. жалованья, «тогда как он и его товарищи за какие-нибудь 700 руб. должны были, — как он говорит, — приносить в жертву ужасам войны и жизнь, и свои познания, с таким трудом и такой дорогой ценой приобретенные». Поэтому можно было предвидеть, чем кончится пpeдприятиe Германа. В самом деле: если Вел. Кн. Михаил Павлович, столь горячо заботившийся о сохранении здоровья и жизни солдат вверенного ему Гвардейского корпуса, имел достаточно оснований желать успеха в практике Германа, то из этого еще не следовало, чтобы военно-медицинское начальство считало себя обязанным разделять его симпатии и желания; у этого начальства был свой взгляд, свои цели. Великий Князь хотя был и человеколюбивый начальник, но что он понимал в медицине?
И действительно: ну что, если бы в самом деле практика Германа удалась? Ведь после обнаруженного Государем в разговоре с Шерингом желания «дать ход его лечению» (о чем начальство, конечно, не могло знать), пожалуй что и сбылось бы это легкомысленное намерение. А мы-то как же? Неужели переучиваться? Поздно, да и охоты нет… Что станется с нашей начальнической властью, когда мы, «действительные» и «тайные» советники со звездами и крестами, должны будем учиться у какого-то Германа и смотреть из под рук его?
Таковы, по всей вероятности, были опасения людей, стоявших во главе медицинского начальства; были, может быть, и другие соображения, но мы о них умалчиваем… Положение в самом деле критическое: быть или не быть?
И вот начинается махинация. Герману отводят для госпиталя сырое здание, лишенное всякой вентиляции, кроме той, которая совершается при помощи не прикрывавшихся окон и дверей; в гомеопатический госпиталь назначают больных, из которых половина переведена из аллопатических больниц, где они уже успели наглотаться всякой дряни, осложнявшей первоначальные болезни; между присланными больными были и такие, которые самими же аллопатами признаны неизлечимыми — на-ко, мол, вылечи… Для известных потребностей больные должны были переходить через большой двор и подвергаться простудным болезням; присмотра за ними со стороны начальства — никакого: они свободно курят, нюхают, жуют табак; с огородов приносят хрен, лук, чеснок, полынь, по мнению их целительные в лихорадке, и все это съедается с тем наслаждением, которым у русского простолюдина сопровождается аппетит к подобным лакомствам, а что не съедалось, то пряталось под кроватью про запас1. В аллопатическом отделении за такое своеволие нижние чины подвергались строгой ответственности, но на больных Германа госпитальное начальство смотрело с преднамеренной снисходительностью, как будто так и быть должно. Вот в какой обстановке и при каких условиях должен был Герман доказывать превосходство гомеопатического лечения.