— 14 —
Так, в письме Адама (неврача) к С. Н. Корсакову читаем: «Неизлишним считаю сообщить Вам слухи до меня дошедшие о поводе к изданию указа 26 сентября. Враги гомеопатии искали случая преградить ей всякий ход к pacпpocтpaнeнию в России и надеялись достигнуть сей цели своей через комитет министров, но друзья истины и там приняли гонимую под свою защиту; произошел жаркий спор о пользе и вреде ее мнимом, и хотя перевес голосов был на стороне гонителей, но по разногласию представлена была мемория Государю Императору, и добрый Царь взял сироту под святой покров свой». Надо думать, что дело действительно не обошлось без великодушного заступничества Императора Николая. Мы уже имели случай заметить о его благорасположении к гомеопатии; здесь прибавим, что по устному сообщению некоторых высокопоставленных лиц, знавших хорошо дело, Император Николай имел намерение при успехах опытов Германа ввести гомеопатический способ лечения не только во всей русской армии, но и учредить кафедру гомеопатии с необходимыми для того клиниками. Зная, какое уважение питал Государь к мнениям Мордвинова; припомнив, наконец, разговор его с Шерингом в Opaниeнбаумском госпитале, можно поверить и тому, что рассказывают о его намерениях. Петербургский корреспондент Allg Homöop. Zeitung1 сообщает, что гомеопатический способ лечения часто употреблялся в военных госпиталях2, что Император покровительствует гомеопатии, старается возбудить во врачах охоту к изучению ее и что, наконец, сам он никогда не отправляется в путь без гомеопатической аптеки.
Возвращаемся к прерванному рассказу. После издания закона 26 сентября 1833 года, Совет волей-неволей, а должен был вызвать желавших открыть ненавистную аптеку. Конкурентами явились двое: Пфефер (Рfeffer) и Бахман (Ваchmann). Последнему сначала отказали, но потом, по особенному настоянию Германа, было отдано предпочтение.
Таким образом, благодаря справедливости и беспристрастию некоторых членов Государственного совета и великодушному заступничеству Государя, гомеопатии был отведен хотя скромный, но тем не менее законный приют в России. Противники ее могли судить о ней и вкривь, и вкось, могли клеветать на последователей Ганемана и втихомолку интриговать против них, но остановить распространение нового учения, опираясь на силу закона, этого они сделать не могли.
Говоря о законе 26 сентября 1833 г., мы указали только на самую существенную сторону его, т.е., что гомеопатический способ лечения, несмотря на все старания преградить ему путь к практике, все-таки допускался, но мы ничего не сказали о подробностях закона, в которых высказалась затаенная мысль редакторов его добиться своей цели по русской пословице «не мытьем, так катаньем». Действительно, практикa врачам-гомеопатам была дозволена, но это дозволение обставлено такими условиями, что только благодаря очевидной их невыполнимости закон обратился в мертвую букву и практика стала возможной. Блюстители и радетели народного здравия, как говорится, хватили через край и успели добиться только того, что в законе 26 сентября увековечили свою злобу и, повторяем, крайнее невежество.
Но пусть читатели сами выведут заключение о нравственных и умственных свойствах редакторов:
«Физикату, Медицинской конторе и врачебным управам дозволяется приглашать гомеопатических врачей, в случае нужды, для совещания по предметам, относящимся до гомеопатии, а также для визитации гомеопатических аптек» (26 сент. 1833). Любопытно было бы послушать эти совещания по предметам относящимся до гомеопатии, о которой члены означенных учреждений столько же имеют понятия, сколько иной в китайской грамоте.
«Ст. 45. Точный надзор за исполнением правил о наблюдении за лечением по гомеопатической системе возлагается в столицах на Физикат и Медицинскую контору, а в губерниях на врачебные управы по приложенным при сем правилам». Наблюдать за исполнением правил по приложенным правилам Физикат и прочий собор конечно могли, но к чему вело это наблюдение?