— 73 —
Читатели вероятно уже заметили, что говоря о появлении и распространении гомеопатии у нас в России и на ее окраинах, мы до сих пор еще ничего не сказали о Финляндии. Это потому, что гомеопатия до начала семидесятых годов в Финляндии была известна только по названию. Мысль ознакомить эту страну с учением Ганемана принадлежит одному из самых преданных его приверженцев, именно бывшему генерал-губернатору Финляндии графу Н. В. Адлербергу. Сознавая важность своего намерения, граф приступил к выполнению его самым рациональным образом, именно введением в Гельсингфоргском университете лекций о гомеопатии и учреждением особой гомеопатической больницы, так что молодые врачи и все желавшие ознакомиться с гомеопатической наукой могли в тоже время проверять ее учение и на практике. С предложением читать лекции и заведывать больницей граф Адлерберг обратился к одному из ученейших гомеопатов в Европе — д-ру Грауфоглю (Grauvogl) в Нюрнберге. Предприятие гр. Адлерберга составляет любопытнейший эпизод в иcтopии гомеопатии в Poccии, и мы постараемся изложить его со всеми подробностями и во всей полноте, пользуясь в данном случае как рассказом самого д-ра Грауфогля, так и официальными сведениями, относящимися к этому делу. Первый сообщен нам по нашей просьбе самим Грауфоглем с тем, чтобы он был приведен в печати дословно; официальные же сведения извлечены нами из дел архива Главного военно-медицинского управления. Вот что писал нам д-р Грауфогль.
«Больно и досадно быть участником дела, не удавшегося по причинам не зависящим от самого себя, а еще больнее вспоминать о нем и излагать весь ход его. Поэтому я постараюсь рассказать вам об этом самом несчастном периоде моей жизни сколь возможно короче, да и то только потому, что вы настоятельно этого требуете.
Еще до начала франко-германской войны граф Адлерберг неоднократно предлагал мне переселиться на год в Гельсингфорс для чтения при университете лекций о гомеопатии, так как в Финляндии нет еще ни одного врача-гомеопата; граф писал, что мне, конечно, будет лестно принять на себя роль первого насадителя ганеманова учения в крае, где оно до сих пор еще совсем неизвестно. Граф конечно не рассчитывал на интриги, на ту вражду и на те препятствия, с которыми мне пришлось бороться, считая вероятно подобные обстоятельства ничего не значащими и легко устранимыми. Предложенное им мне вознаграждение не превышало 1000 гульденов, поэтому я и не помышлял о принятии сделанных мне предложений. Вслед за заключением мира граф возобновил свое предложение, но я по многим для меня важным причинам принять его не мог. При таком повороте дела надо было подумать о репутации гомеопатии, ибо я знал очень хорошо, что ни способности, ни знания, ни авторитет д-ра Т*** не могут соответствовать той задаче, которую он принимает на себя, а еще менee борьбе с ожесточенными врагами, поэтому желая избавить гомеопатию от неизбежного фиаско, которому она обрекалась, я согласился на предложение графа, но с тем условием, чтобы мне дозволено было привезти с собой и аптекаря, который тоже должен быть обеспечен вознаграждением. Аптекаря я выговорил для того, чтобы иметь под рукой хоть одного преданного мне человека. Граф согласился.
Лекции мои начались 1-го ноября 1871 года. За слушателями дело не стало: между ними были даже два высокопоставленных военных врача и начальник медицинской части университета, но из них только двое первых вникли в сущность дела и интересовались им. Студентов на лекции я не допускал. Вскоре затем Государь приказал назначить мне две палаты в военном госпитале с двумя ординаторами, также военными врачами, и с больничной прислугой, причем годовое жалованье мне назначалось в 4000 р.
Гомеопатическое лечение в этих палатах продолжалось с 1 января по 25 июля 1872 г., частная же моя практика в течении этого времени приняла довольно обширные размеры и простиралась до Петербурга. Отведенные мне палаты наполнялись медленно, ибо старались выбирать для меня больных самых трудных, со сложными болезнями, большей же частью неизлечимыми; с острыми болезнями ко мне не назначали, кроме таких, которые находились уже весьма в сомнительном положении. Такой образ действий казался мне оскорбительным; мои жалобы и просьбы, чтобы больных ко мне назначали по мере поступления их в госпиталь, наравне с прочими палатами, оставлялись без внимания; не только мои жалобы, но даже и приказания графа не повели ни к чему, ибо начальник медицинской части Гельсингфорса (?), отъявленный враг гомеопатии, делал как хотел и как ему было нужно. В одной только Poccии возможно, чтобы служащие могли поступать вопреки воле Государя и его доверенных лиц. Последствием столь несправедливого и пристрастного образа действий было конечно то, что больные оставались в госпитале более продолжительное время, чем это могло быть, если бы ко мне поступали и с острыми болезнями. Таким образом я в течение полугода в свои две палаты, из которых в каждой было по 10 кроватей, мог принять только 81 больного; 52 из них выздоровело, 10 перешли в аллопатическое отделение, 5 умерло и 14 чел. оставались в лечении. В доказательство того, что было выше сказано о роде болезней, с какими ко мне назначались больные, привожу для примера бóльшую часть случаев с теми определениями болезней, которые были сделаны врачами, лечившими этих больных до поступления ко мне.
10 чел.
с хроническим бронхиальным катаром
4 …….
отвердением исхода желудка
2 …….
хроническим ревматизмом сочленений и пороком сердца
1 …….
параличом мышцы плеча
2 …….
лицевой рожей
7 …….
перемежающейся лихорадкой
5 …….
хронической гонореей
1 …….
выпадением прямой кишки
1 …….
помешательством ума
1 …….
хроническим воспалением бедренного сочленения
1 …….
плевритом и отеком легких
6 …….
легочной бугорчаткой
4 …….
ревматическими болями по причине сифилиса
1 …….
ревматической желтухой
4 …….
катаральным воспалением горла
12 …..
сифилитическими язвами
1 …….
воспалением легких
1 …….
воспалением уха
1 …….
воспалением яичек
1 …….
кровохарканием
Я, конечно, не был согласен ни с приведенной диагностикой, ни с содержанием скорбных листов, веденных ординаторами, но не хотел возражать ни против того, ни против другого, чтобы устранить всякий повод к обвинению меня в пристрастии и в боязливом самоограждении. Я старался вести дело так, чтобы оно было у всех на виду и чтобы оно могло быть доступно суждению каждого. При этом я должен указать на три обстоятельства, которые подвергали терпение мое тяжкому испытанию, а именно:
1) Все без исключения больные нижние чины страдали хроническим меркуриализмом, который так обыкновенен в русской армии.
2) Вскоре после того, как мне были отведены палаты, в них развились тяжкие повальные больничные заразы, на которые, впрочем, назначенные ко мне ординаторы-аллопаты смотрели совершенно хладнокровно, как на явления весьма обыкновенные.
3) В периодических изданиях Гельсингфорса гомеопатия, мои слушатели и я сам стали предметами самых грубых нападок, насмешек и ругательств; кроме того, я встречал всевозможные препятствия во всем, что только я ни желал предпринять. Заступничество, на которое я мог рассчитывать со стороны графа, оставалось бессильным против нападок и интриг, возникавших со всех сторон, и хотя по настоянию моему уже была решена постройка особенного, отдельного здания для помещения моих больных, хотя уже и место было выбрано для него, но за всем тем к постройке все-таки не приступали. Я объявил, что в случае дальнейшей проволочки откажусь от принятой на себя обязанности.
В научном отношении, за весь этот период тяжелых для меня испытаний, установился тот факт, что в пагубном соединении сифилиса с меркуриализмом, зависящим от обычных приемов меркурия, Саlcarеа jodаta есть единственно спасительное средство.
Наступило время, когда граф обыкновенно предпринимал ревизионный объезд вверенного ему края. Он предложил мне ему сопутствовать. Проехав безостановочно 30 часов кряду на пароходе по большому озеру Саймо и не доехав еще до Купио, граф, проведя холодную ночь в каюте при открытых люках и сквозном ветре, простудился. Он проснулся в 4 часа ночи с сильной болью в затылке и в сильном ознобе. Когда меня разбудили, он не мог уже внятно говорить и только кивал мне головой, чтоб я следовал за ним. Я вошел к нему в каюту — в ней дул холодный сквозной ветер. Левая рука графа была неподвижна; я попросил его показать мне язык — он высунул его изо рта косо. Заметя, что он хочет что-то сказать, но не может, я подал ему карандаш и бумагу, он написал что-то непонятное; камердинер тоже не мог понять его. Я попросил графа сделать движение левой ногой, но он двигал только правой. По требованию моему пароход пристал к берегу, чтобы из первой встречной аптеки взять Аrgentum nitricum для приготовления третьего деления, так как в дорожной аптеке лекарства этого не было. К счастью, правитель канцелярии графа, финляндский уроженец, был знаком с живущим на одном из соседних островов фабрикантом железных пароходов, куда мы через полчаса и причалили. Верхние и нижние конечности у графа были поражены параличом; тут он лишился памяти: он не помнил, как был внесен на фабрику и что с ним было, но обо всем случившемся до того он сохранил сознание. При употреблении Arg. nitri и потом Bellad положение графа с каждым днем становилось лучше, но окружающие желали консультации с другим врачом, и хотя граф упорно противился этому, но мне удалось уговорить его согласиться. Призванный врач был того мнения, что у графа апоплексический удар и что если немедленно не будет сделано значительное кровопускание, то ему угрожает неминуемая смерть. Я уверял врача, что тут и речи не может быть об апоплексическом ударе, что граф, поражен ревматическим пораличем и что я не допущу ни малейшего кровопускания, с чем соглашался и граф, кивая головой. Государь, узнав о случившемся, потребовал от меня ежедневные бюллетени о положении больного. Положение мое было крайне затруднительное, ибо вся ответственность за исход болезни падала на меня, а притом меня сильно озабочивала остановка дела, начатого мной в Гельсингфорсе.
Шесть недель спустя все параличные явления исчезли, осталась лишь некоторая неловкость в движении языка, причем случалось еще, что граф произносил не то слово, которое хотел сказать. По моему совету больной переселился на дачу Аньюля, где должен был оставаться до тех пор, пока наступит время отправиться для полного восстановления здоровья в Вильдбад в Вюртемберге.
Я стал уже помышлять об отъезде в Гельсингфорс, чтобы продолжать свои лекции и занятия в госпитале, но Государю угодно было, чтобы я оставался при графе и потом ехал с ним в Вильдбад. Желание Государя было конечно равносильно приказанию, а затем следующие шесть месяцев я провел с графом заграницей. Все начатые в Гельсингфорсе предприятия окончились бесследно. В течении трех месяцев состояние графа настолько улучшилось, что он возвратился к прежней своей должности, которую он исправляет и до сих пор, пользуясь совершенным здоровьем.
Предоставляю всякому подумать, какие обвинения и упреки посыпались бы на гомеопатию, если б мне не удалось восстановить здоровье графа! Но дело обошлось благополучно: Государю угодно было наградить меня орденом св. Анны 2 ст.
Я, как сказал уже, изложил все случившееся со мной вкратце и прошу вас сообщить дословно это письмо в вашем труде, ибо все мной пережитое все-таки считаю заслуживающим быть полезным в «Историческом очерке».