— 142 —
вопрос первостепенной важности: как он в этом отношении приступал к делу? Брал ли он дecятимиллионнyю часть грана лекарства на острие иголки и клал ее на язык больному? Делил ли он затем такой атом каким-либо инструментом вновь на сто частиц и брал одну из них, как подлежащее применению лекарство?
Его образ дeйcтвия был следующий: он брал одну часть лекарственного вещества и тщательно перемешивал ее с определенным количеством подходящего вспомогательного средства: молочного сахара, воды, спирта. Из этого состава он брал одну часть и смешивал ее посредством тщательного растирания или взбалтывания с новой массой молочного сахара и т. д. Одну часть этого препарата он вновь растирал или взбалтывал с подлежащим вспомогательным средством и т. д.
В 1801 г.1 он советует при определенных мозговых явлениях в скарлатине давать тинктуру опия и приготовлять ее следующим образом: одна часть этой тинктуры взбалтывается с 500 частями алкоголя, а затем одна капля этого раствора тщательно смешивается с 500 каплями винного спирта. Это разведение дается больному по капле. Считаем нужным тотчас упомянуть здесь, что Ганеман впocлeдcтвии методически установил этот образ действия, растирая и взбалтывая одну часть лекарственного вещества с 99 частями молочного сахара или винного спирта; одну часть этого препарата он смешивал вновь с 99 частями вспомогательного средства, поступал так же с этим препаратом и так далее. Это было первое, второе, третье и т. д. растирание или разведение или, как Ганеман впоследствии говорил, «потенция».
Приготовленные этим способом лекарства он применял не в тех же видах, как другие врачи. Он не рекомендовал такого способа приготовления лекарств для вызывания рвоты или послабления, а также и относительно наркотических средств; он также не хотел этим «очищать кровь от острот» или «связывать кислород, пpeoблaдaющий в воспалительной крови». Он не имел намерения «остановить мокроту», «прекращать за-
———————————————————————————
1 Heilung des Scharlachfiebers, стр. 13.
— 143 —
-пор», «размягчать затвердения» или даже уничтожать таким образом паразитов. Он нашел, что для лекарств, избранных по его методу и, следовательно, не имеющих назначения производить переворот в организме, подобный способ приготовления действовал успешно на ход лечения. Первоначально он сам более всех был поражен изумлением от этого открытия, которое он неоднократно называл «неслыханным» и «невероятным». Тем тщательнее он проверял себя и дошел не только до пoдтвepждeния, но даже до расширения своей удивительной находки. В первые годы после этого открытия он делал ударение на весе лекарства, содержимого в его препаратах, и рассказывал удивленному миру о действиях, производимых миллионной, биллионной и т. д. частью грана лекарства.
В 1801 г. Ганеман рекомендовал белладонну против скарлатины в форме, соответствовавшей 3-му — 4-му делению, а также ромашку при известных явлениях1.
В своей «Опытной медицине» он в 1805 году заявляет: «Но насколько в болезни возрастает чувствительность тела по отношению к лекарствам, об этом имеет понятие лишь тщательный наблюдатель. Она превышает всякую вероятность, когда болезнь достигла высокой степени»… «С другой стороны, столь же верно, как и достойно удивления, что даже самые сильные люди, одержимые хроническими недугами, невзирая на их телесную силу вообще… все же, как только им дано будет лекарственное средство, положительно полезное против их хронической болезни, испытывают от наивозможно малого приема столь же полное действие, как и грудные младенцы»2.
В 1806 г. он пишет в «Журнале Гуфеланда» (St. 3. S. 40) в статье: «Что такое яды? Что такое лекарства?» [Для полного понимания этой статьи следует вперед заметить, что Геккер (Hecker) в 1796 г., а также и другие упрекали Ганемана в том, будто он рекомендует в качестве лекарств опасные яды, введенные Штёрком наркотические средства, и поэтому предостерегали от него, о чем мы узнаем еще подробнее в
———————————————————————————
1 Heilung des Scharlachfiеbers стр. 24, 29, 39.
2 Stapf II. S. 37 и 38.
— 144 —
главе о «Борьбе против гомеопатии». Как известно, Штёрк в 60-х годах прошлого столетия включил в число лекарств аконит, белладонну, hyoscyamus, colchicum, страмоний, conium, пульсатиллу и в этом отношении нашел впоследствии в Ганемане лучшую поддержку. Еще в 1810 г. один автор пишет в «Журнале Гуфеланда» (St. 9. S. 80): «Впрочем, предприятия Штёрка, Ганемана и других приобрели известность лишь как подозрительные и опасные опыты»]. Итак, Ганеман пишет: «Разве природа поставила нам правилом считать скрупул или гран за самый малый и подходящий прием всех, даже самых сильных лекарств? Не дала ли она нам в руки знания и средства, чтобы распределять более сильные и самые сильные вещества на меньшие и самые малые приемы, а эти делить еще на десятые, более же сильные на сотые и тысячные, а самые сильные на миллионные, биллионные, даже триллионные, квадриллионные и квинтиллионные части грана?
То обстоятельство, что лекарства только при разном весе становятся подходящими лечебными средствами для человеческого тела, не может, полагаю, служить для умного человека основанием обзывать вульгарным именем «ядов» более сильные лекарства, т.е. те, которые пригодны только в меньших приемах, и таким образом попирать ногами как раз необходимейшие во многих самых трудных случаях лечебные средства, величайшие дары Божие… Я не скрою, что часто меня одолевало уныние, когда я читал резкие слова многих так называемых врачей по отношению к неоценимым трудам барона Антона фон Штёрка: «Мы презираем эту практику ядов».
Разве это предприятие, которое никогда не может быть достаточно восхваляемо по достоинству — доставить нам лечебные средства, которых нам еще совершенно не доставало и которых никогда нельзя будет заменить другими веществами; разве это человеколюбивое предприятие, имевшее много успеха, не было достойно многих гражданских венцов и самого блестящего памятника? Мы должны были возблагодарить его тем, что пользуемся его дарами, но в более осторожных приемах и с более строгим выбором случаев болезней, подходящих к этим сильным растениям».
— 145 —
«Ни один разумный человек, имеющий хотя бы малейшее притязание на достоинство ученого врача, свободного от предрассудков, не должен был бы презирать в смысле «ядов» лекарственные вещества, из которых он путем надлежащего приготовления может приготовить целебные средства. Там, где чернь в своем воображении видит лишь предметы, достойные отвращения, мудрец находит предметы, заслуживающие глубочайшего уважения… Sapere aude!». Этот гордый девиз свой, избранный им по праву, он здесь объявляет в первый раз.
Преследуя этот предмет, Ганеман нашел, что лекарственная сила не находится в пропорции к количеству, что, стало быть, двойное или тройное количество не обнаруживает двойного или тройного действия; уменьшение действия лекарства не шло соразмерно уменьшению содержания (лекарственного) вещества. Более того! Он нашел, что посредством указанного способа приготовления целебные качества многих лекарств, вместо того, чтобы уменьшаться, напротив, развивались, что приготовленные таким образом лечебные средства обнаруживали действие, которого нельзя достигнуть необработанными веществами. Далее выяснился тот поразительный факт, что лекарственные вещества могли проходить через столько степеней приготовления, что ни физика, ни химия не были в состоянии открыть в них вещественного содержания, и все же в них заключалась большая целебная сила. Сильно ядовитые вещества могли быть превращаемы этим путем в благотворные, никогда не вредящие лечебные средства, а вещества легко разлагающиеся и поэтому делающиеся бессильными, могли быть приводимы в такую форму, в которой они не были подвержены разложению и они оставались или, вернее, только становились через это могущественными целебными орудиями в руках сведущего врача.
Это самое великое открытие Ганемана, одна из самых важных находок, которые когда-либо производил исследующий ум человека. Через это одно уже он сделался одним из величайших благодетелей человечества; и вследствие этого стал неминуем полный переворот в области внутренней медицины, который, несмотря на все препятствия, усердно противопоставленные университетской медициной и ее безусловными приверженцами,
— 146 —
совершается все более и более к благу страждущего человечества. Со временем, без сомнения, при помощи естественных наук найдено будет объяснение возможности действия таких лекарственных приготовлений.
Взгляд Ганемана на медицинские вспомогательные науки и на болезнь
Ганеман достаточно доказал, что он не пренебрегал ни физикой, ни химией; в этом отношении он превосходил всех своих сотоварищей, о чем полновесно свидетельствуют его сочинения, так что было бы излишним приводить еще свидетельство Гуфеланда, считавшего его лучшим химиком из среды врачей того времени. При лечении болезней он не упускал случая применять эти вспомогательные науки, доказательством чего служат отдельные места из его сочинений и даже более обширные его труды в этом направлении, как, например, известный уже нам труд «О желчи и желчных камнях»1. Из тела только что застреленного человека он поспешно вынул печень и желчный пузырь и исследовал действие различных химических продуктов на желчь, чтобы из этого вывести заключение о применимости этих средств при болезнях печени. Его попытки пользоваться выводами вспомогательных наук у постели больного очень скоро убедили его в бесплодности этих yсилий; научные исследования еще не вступили на твердую почву, а предположение и умозрение взяли верх над знанием. Важен вопрос: какого он был мнения о влиянии химии и физики на развитие медицины?
На это он отвечает не раз в «Журнале Гуфеланда»2 следующим образом: «Один знаменитый преподаватель динамологии3 уверяет нас: «Мы должны добираться до первоначального источника болезни, измененного смешения и формы
———————————————————————————
1 Crell’s chem. Annalen 1788. Bd. 2, St. 10.
2 1801 Bd. 11, St. 4.
3 Здесь он, по-видимому, подразумевает Рейля. Срав. его «Erkenntniss und Kur der Fieber.» Halle u. Berlin. 5 Bde. 1799-1815, а также его Archiv für Physiologia. Halle 1796-1815.
— 147 —
материи». Но пусть эта онтологическая фраза для мыслителя, знакомого как с естествознанием вообще, так и с вероятным устройством нашего организма, будет a priori как нельзя более близка к истине; для практикующего врача она совершенно непригодна; ее нельзя применять для лечения отдельных болезней. Точно так же, как все то, что Брус (Bruce) сообщает о самых отдаленных источниках Нила, не приносит никакой практической пользы в дельте. А между тем, этот естествоиспытатель в своих специальных взглядах на болезни, в особенности же лихорадку, гораздо более основывается на опыте, чем того можно было ожидать, причем он несравненно менее своих решительных и всеверующих предшественников допускает вероятность. Хотя склонность к системе и руководит еще его каждым шагом, но, тем не менее, он всегда честно указывает на те случаи, когда отвлеченность стремится «к истине, основанной на опыте, и относится к этой последней с благоразумным уважением. Врачебный мыслитель может у него многому научиться, но, очутившись у постели больного, пусть он не забывает, что те взгляды представляют не более как индивидуальные понятия и намеки, из которых нельзя вывести заключения о лекарстве». Исключив неудачное сравнение с Нилом, нельзя не признать, что Ганеман в коротких словах сделал прекрасную критическую оценку стремлений Рейля. В противоположность почти со всеми остальными врачами, его ум, враждебный всяким умозрениям и склонный лишь к фактическим данным, распознал достоинство индуктивного метода Рейля, но вместе с тем распознал также, насколько его действия были стеснены оковами натуральной философии. Немногие современники составили такое правильное суждение о Рейле, как Ганеман. На другой странице он высказывает следующее сомнительное суждение: «Практикующий врач не может пользоваться этим знанием… из него нельзя вывести ни одного лекарства». Для того времени это верно; ну, а для будущности? Это вопрос, разрешающий как все направление исследования, так и основание всей медицины. Пусть Ганеман сам даст ответ и набросает нам основные черты своих стремлений. Такой ответ он дает в «Органоне» (2 издание, предисловие).