— 184 —
разборчив в выражениях своих мыслей; поэтому иногда на одной строке встречаются две, три поправки. До глубокой старости читал и писал без очков (Альбрехт). О его познаниях пишет Альбрехт (l. с.): «Его познания были поразительны. Он был необыкновенно сведущ во всех науках, даже и не имеющих никакого отношения к медицине, и у него можно было справится обо всем, потому что о тех науках, которых он не изучал, он очень много читал. Человек, действительно образованный человек, часто говорил он, должен иметь сведения обо всем. Таким образом он изучал астрономию. Планетная система висела в его комнате, и oн очень охотно беседовал со своим племянником, надворным советником Швабе, у которого во дворе находилась Specula astronomica, о небесных явлениях. Он был хорошим метеорологом и имел некоторые познания в науке о воздушных явлениях. Он обязан был этим гигрометру, барометрам и термометрам, на которые он часто смотрел в саду и в комнате. Не менее обширными сведениями он обладал и по географии, вследствие чего в его огромной, обнимавшей все науки библиотеке, находилось большое собрание ландкарт. Магнетизм и месмеризм имеют близкое отношение к изучению медицины. Как на ту, так и на другую науку Ганеман обратил особое внимание, и с большим успехом применял их при различных болезнях. До глубокой старости Ганеман посвящал бóльшую часть своего свободного времени чтению».
«Что Ганеман был большим знатоком лингвистики и новейших языков, доказывают его переводы. Но лингвистика не уменьшила в нем любви к древней филологии; он был настоящим филологом (его диссертация на получение права читать лекции в университете показывает, что он был в состоянии читать даже халдейские рукописи, etc.). Этим в значительной степени объясняется его дружба с филологом проф. Адамом Бейером. Иногда они сходились вечером и серьезно рассуждали о синтаксических и высококритических вопросах латинского и греческого языков, и лейпцигский профессор с особым вниманием слушал мнения своего друга-врача во время этих филологических прений».
— 185 —
Огромные, достойные удивления познания Ганемана во всех областях знаний, несмотря на его редкие умственные способности, становятся понятными только после того, как узнаешь (от Ганемана), что он обладал завидным здоровьем, которое давало ему возможность работать через день, всю ночь напролет, чем он без сомнения часто пользовался.
———————————————————————————
Кроме его многочисленных переводов из области естествознания, мы обязаны его трудолюбию переводом с английского «Истории Абеляра и Элоизы», которая имеет важное значение для политической и церковной истории.
«Всеобщая немецкая библиотека»1 говорит об этом: «Ганеман переводит верно и гладко, так что мы по справедливости можем рекомендовать его работу лицам, которые, давно желали иметь этот интересный предмет более тщательно обработанным».
———————————————————————————
В 1834 г. в Кетене появилась прекрасно образованная 34-х летняя француженка Мелания д’Эрвилли Гойэр (Melanie d’Hervilly Gohier), род. в 1800 году, и обратилась за врачебной помощью к Ганеману. Своим умом, необыкновенным образованием и миловидностью она так сильно привязала к себе Ганемана, что он решился соединить ее судьбу со своею. Его друзья, как сообщает Руммель, с удивлением узнали, что 80-летний старец 28 января 1835 года снова вступил в брак. Молодой жене Ганемана удалось похитить его у отечества. Париж, так говорила она, был единственным городом, откуда слава ее мужа может распространиться с бóльшим блеском, чем до сих пор, и что только Париж в состоянии достойным образом оценить его. Ганеман уступил. И Париж, и Франция не обманули обещаний его жены. Он был встречен в Париже своими многочисленными приверженцами с восторгом и большими почестями, и до конца жизни пользовался там глубоким уважением и почетом.
В своей семейной жизни он по-видимому был также
———————————————————————————
1 1792. Bd. 106. S. 248.
— 186 —
очень счастлив, о чем достаточно ясно свидетельствуют его письма.
Так, например, в напечатанном по его смерти письме к доктору Шретеру в Лемберге от 13 августа 1840 года1 он пишет, между прочим, следующее: «Не знаю, когда я в мою долголетнюю жизнь чувствовал себя здоровее и счастливее, чем в Париже, в милом сообществе с моей дорогой Меланией, которая ни о чем на свете не заботится более, как обо мне; мало-помалу я прихожу также к убеждению, что в обширном мировом городе мои врачебные труды начинают возбуждать не только одно удивление, но и глубокое уважение к нашему божественному врачебному искусству».
Со своими родственниками в Германии, которые навещали его и в Париже, он находился в постоянной самой сердечной переписке.
О его кончине Яр пишет в «Allgem. hom. Zeitung» (Bd. 24, № 17) из Парижа от 4 июня 1843 г. следующее:
«Ганеман скончался!
Около 15 апреля он захворал своей обычной весенней болезнью, бронхиальным катаром, который так сильно изнурил его, что жена никого не допускала к больному, вследствие чего несколько раз распространялся слух о его смерти, что впрочем, всегда было счастливо опровергаемо. Я все собирался навестить его, как вдруг получил записку от госпожи Ганеман, в которой она просила меня придти к ней непременно в тот же день. Я отправился немедленно и был тотчас допущен в спальню Ганемана. Но здесь — представьте себе картину! — вместо того, чтобы увидеть Ганемана, этого почтенного, милого, приветливого старца, встречающего меня с улыбкой, я нахожу его жену, распростертую на кровати, обливающуюся слезами; рядом с нею — его, холодного, неподвижного и уже 5 часов назад переселившегося в вечную жизнь, где нет ни раздоров, ни болезней, ни смерти! Да, друзья, наш почтенный старый отец Ганеман скончался! Паралич легких, от которого он пролежал в постели 6 недель, становясь все слабее
———————————————————————————
1 Archiv f. d. h. Heilkunst. Bd. 23. Heft. 3. S. 107.
— 187 —
и слабее, освободил его дух от изнуренной оболочки. Умственные силы не покидали его до последней минуты, и хотя его голос становился все более и более невнятным, тем не менее, его отрывочные слова свидетельствовали о непрерывной ясности ума и спокойствии, с которым он ожидал приближающейся кончины. В самом начале своей болезни он сказал окружающим, что это его последняя болезнь, так как оболочка уже сделалась негодной к употреблению. Сначала он лечил себя сам и даже незадолго до смерти высказывал свое мнение о средствах, которые его жена и некий доктор Шатран советовали ему. Сильные страдания он испытывал только перед самой смертью, когда удушье все более и более усиливалось. После одного из таких припадков жена сказала ему: «Провидение должно было бы избавить тебя от всех страданий, потому что ты стольких облегчал и в течение своей многотрудной жизни претерпел много горя!», на что он ответил: «Меня? Почему же меня? Каждый человек на этом свете действует сообразно дарованиям и силам, полученным им от Провидения, и большее или меньшее количество сделанного им определяется судом человеческим, а не судом Провидения; это последнее мне ничем не обязано, я же обязан ему очень многим, даже всем!». Здесь все его ученики глубоко и сильно опечалены понесенной огромной потерей. Все искренно оплакивают его с чувством благодарности и любви. Но что утратили те, которые имели счастье считать великого человека своим другом, об этом может судить только тот, кто его знал в счастливой семейной жизни, и особенно в последние годы. Сам по себе и когда его никто не возмущал, он был не только добрым, но детски сердечным, добродушным человеком, который чувствовал себя лучше всего в кругу друзей, где мог быть вполне откровенным. Итак, он рыцарски совершил свой далеко не легкий, часто усеянный терниями жизненный путь и доблестно преодолел его. Sit ei terra levis».
———————————————————————————
Кто следил за ходом его развития и с вниманием прочел его многочисленные сочинения и сравнивал эти последние
— 188 —
со взглядами его современников, кто таким образом становится свидетелем неутомимого трудолюбия, редкого дара наблюдения, большого ума и высокого вдохновения, с которыми он работал изо всех сил для врачебного искусства, кто прежде всего предпринимал сопряженные с различного рода трудностями, настоятельно требуемые Ганеманом проверочные испытания и кому известно из опыта у постели больного, что создал этот ум, для того упоминать хотя об одном слове оценки его достоинств посторонними лицами значило бы носить воду в море; это было бы равносильно тому, если бы кто нибудь вздумал доказывать значение Гумбольдта в области естествознания посредством оценки этого ученого его современниками. Но для лиц, незнакомых с этим делом или же относящихся к нему враждебно, мы просим позволения привести некоторые доказательства того, что не исключительно одни гомеопаты относились с уважением к этому человеку.
Все нижеследующие выражения полного признания его достоинств заявлены не гомеопатами.
Сравним приведенные выше (на стр. 79) заявления уважения.
Проф. И. Р. Бишов1 пишет в 1819 г.: «Господин доктор С. Ганеман своей сорокалетней деятельностью на поприще врачебной науки приобрел себе славное имя».
В это же время проф. Пушельт пишет в журнале Гуфеланда2 в статье, изданной им в следующем 1820 году в виде брошюры: «Однако все это не должно заставлять нас относиться несправедливо к человеку, которого мы не отказываемся принять в высшей степени остроумным, последовательным и стойким, который еще прежде, до изобретения своей системы, действовал с честью на поприще медицины и который, наконец, по нашему мнению, в самой этой системе затрагивает такие вопросы, которые заслуживают внимания и конечно будут когда-нибудь признаны научной медициной». Далее он несколько раз называет его «ученым врачом».
———————————————————————————
1 Ansichten über das bisher. Heilverfaren und die hom. Krankheitslehre. Prag. 1819. S. 27 u. f.
2 St. 66 S.14 u. 27.
— 189 —
В том же месте Гуфеланд в одном примечании называет Ганемана «достойным основателем» гомеопатии.
Доктор ф. Ведекинд, бывший прежде профессором медицинской клиники при Майнцском университете, говорит1: «Ганеман известен мне как опытный ученый и гениальный врач».
«Я далек от предположения, что господин Ганеман желает служить целям врагов просвещения, светлая голова, любит свет».
«Мой ученый противник».
«Так узнайте же, господа сотоварищи, мнение Ганемана, старого, ученого, опытного, разносторонне образованного и знаменитого врача, о нашей науке и о нас самих. Способ изложения своего учения доказывает такое серьезное, искреннее убеждение, что вы не решитесь открыто упрекать его в «шарлатанстве».
«Как могло знаменитому ученому Ганеману придти в голову построение такого учения».
«Он верит в свою теорию».
«Где найдем мы средство, чтобы гомеопатически излечить этого достойного ученого».
Выше уже было приведено то место, где Гуфеланд характеризует нашего Ганемана как «отличнейшего, умнейшего и оригинальнейшего из врачей». Далее он говорит: «Неужели нужно еще напоминать о том, что медицина обязана ему открытием винной пробы и растворимой ртути (Меrcurius solubilis) — по моему мнению, все-таки самого действительного меркуриального препарата, как многого другого, и что во многих из его прежних сочинений существует достаточно доказательств его обширного философского, проницательного ума и редкого дара исследования».
В «Isis» Окена (1822, стр. 135) Ганемана называют: «Этот серьезно мыслящий человек, один из лучших врачей нашего времени».
Доктор Фр. Гросс, придворный врач великого герцога Баденского2: «Я не могу надивиться глубокомыслию и оригинальности Ганемана».
———————————————————————————
1 Prüfung des hom. Systems. Darmstadt. 1825. S. VII. 66. 130, 132, 133.
2 Ueber das hom. Heilprincip. Heidelberg. 1835. S. 19.